На острове Лемносе жаркий день. Сегодня скорбная годовщина в жизни революции. Три года тому назад убили Русского Царя. Начертано в законах вечности, что раб, взбунтовавшись, низвергнув властелина, сначала топчет своего кумира. Потом лягает «бывшего», как льва Эзопа лягал осел. Потом, наиздевавшись, подлый раб вонзает нож в тело господина.

На острове бугор, а на бугре маркиза-шатер. В нем церковь. Сюда лениво тянутся и медленно идут... Их мало. Не считают долгом чести русские почтить покойного Царя. Из тысяч беженцев здесь нет и сотни.

Исподтишка бросает взгляд кругом пришедший. Напрасно: уже надеты маски. Люди осторожны. Молчат, не доверяя друг другу.

Вчера осмелились: решили отслужить панихиду в день смерти Императора. Долго думали, судили: можно ли? Удобно ли здесь на Лемносе, помолиться за убитого Царя? И сильно, не будет ли неделикатно объявить о панихиде по лагерям? Пугливо озираясь, пророчили, что «мало ли что может быть? Ведь политическое дело тонко.»

— Не лучше ль потихоньку? Без шуму, знаете?..

И шепчет сам себе: «Идти иль не идти?» А ночью, наедине, переживает стыд. «потом ведь нелегко будет отречься... Не стоит путаться в историю... Пусть делают другие»...

Решили сделать дело тихо, по-семейному... Робко заявили коменданту, и друг через друга оповестили «своих».

По лагерю неожиданно прошел «герольд» и возгласил, что завтра будет панихида по «бывшем Царе НиколаеАлександровиче». Смелый голос из палатки отозвался: — Неправильно титулуете: «Его Императорское Величество, Государь Император!»

Молчали «бывшие». Не протестовал никто. И каждый только думал: «Идти иль не идти?» Инициаторы пошли сначала за разрешением к коменданту. Маститый старец, полный генерал с двумя Георгиями. Русский воин, увенчанный наградой Государя,- он брал когда-то Эрзерум. Хитро смотрит острый взгляд из-под седых бровей. Ищет слов и думает: «Ах, эти патриоты!» Лукавит старец и в тайной думе говорит: «Служите! А я — шалишь! — я не дурак, чтобы пойти молиться за бывшего Царя!» Он разрешает: «Если хотите, молитесь за гражданина Николая!»

Идут к епископу. Благообразное лицо. Не старый. Изгнанник на Лемносе. Десятки лет отец духовный поминал в богослужении благочестивого Царя, и величаво возглашал Самодержцу долголетие. На проповедях говорил о Вере, о Царе, Отечестве... — Что? Панихида? По Царе? Постойте! Дело не так просто. И думает: «Что скажут партии? Эсеры? Кто победит?» Вслух: — Нет, я разрешить молиться за Царя не могу! Вдруг спохватился пастырь: — Дак, впрочем, официально неизвестно, убит ли Царь! А если жив? Нет, — неудобно...

А в тайниках души звучит: «А если?.. Если снова воцарится Император? Тьфу, ч.. возьми! И что за мысль дурацкая — молиться!» — Ну, знаете, я не могу: поговорите с отцом Георгием. Как хочет, так пускай и делает, я умываю руки.

Идут к священнику. Модный проповедник. Громит порок и разгильдяйство. Требует от паствы долга, служения родине: он не откажет! Сухопарый, некрасивый человек с лицом аскета. — Гм... Не того... Гм... За Царя? — Подернулось суровое лицо брезгливой судорогой. Недовольство овладело на миг обыкновенно послушной мимикой.

«Вот выдумали! Тьфу, какая неприятность! За Царя... Служить или не служить?» Ах, впрочем, вспомнил: — Но позвольте: Он не Царь. Он «бывший»! Служить нельзя! И красноречие полилось: «Нельзя, Он Сам отрекся!»

Забыл ораторствующий поп, что сам он «бывший», что вместе с Царем низвергнут «именем народа» алтарь, и что в тяжелую годину катастрофы уже не слышно властного призыва служителя Престола Божия. — Ну ладно, отслужу, но только не за Царя, а за Николая, и это помните!

Пришли к палатке-церкви отдать честь Родине в лице почившего Царя. Все больше старики, в погонах с орденами. Здесь были бойцы Императорской армии, два-три чиновника. Немного женщин. Пришли оплакивать Россию. Но скрыты глубоко были мысли и лживо осквернял святыни храма язык. Кто думал многое — молчал. Кто ничего не думал, старался оправдаться,- зачем пришел сюда! Было тихо в храме и мрачно. А те, кто понимал всю низость происходящего, шептали: — «Вот подлость человека!»

Нет коменданта. О, старый не дурак! Он не придет. Нет архиерея. И многих не было, кому бы надо было быть. Увы! Их не было и там, где верные знаменам бойцы еще сражались за Россию! — Мы переписаны здесь все! — шептались трусы.- Здесь все большевики! Затихло все. В полусвете храма торжественно и строго горели пред иконами огни. Отблеск тысячелетних отражений от золотых риз, из глубины веков ласкал мистическим покоем душу. В эти моменты человек чувствует дуновение Божества и к горлу подступают слезы. Вот вышел служитель храма. И полилось из уст его — не речь, не слово. Неуклюже торчала золотая риза на угловатых плечах. В порывистых движениях сжимали руки крест святой, и злобно искривлялось суровое лицо. Чем больше лгал язык, тем резче, суше резал воздух фальшивый голос, и тихий ужас разливался в храме. Дерзко кощунствуя, священник надругался над Тем, Кому еще недавно перед Богом возносил хвалу и славу. Слуга Царя Небесного так поносил Царя земного. Он был смущен и путался, громя с амвона тех, кто долгом чести почем явиться в храм и помолиться за Царя. — Не Царь, а «бывший»! Не Государь, а раб Божий Николай! Кто чтит Царя, — уйдите вон!

Так подлый раб смердящим словом жалил душу! Молчат седые генералы. Смущен взор женщин. — Он должен так говорить из соображений политики. Иначе не позволяли служить, — пытаются оправдать поклонники аскета...

Увы. Кто раньше сотни раз, при нужной и ненужной обстановке провозглашал готовность умереть за Самодержца, теперь молчит, склонив угрюмо голову. Так надругались в храме над прошлым Родины и над почившим Императором.

Отслужили панихиду не по Царе, а по безымянном Николае. Окончилось. Все разошлись и словно шапку-невидимку надели на то, что видеть было стыдно.

Н. И. Краинский

Очерк «Панихида», из книги: С. В. Фомин. На Царской страже. М: Форум. — 2006