В статьях В гостевой В вопросах и ответах В остальных разделах
Календарь
28
марта, чт
15 марта по старому стилю
Царский календарь и жития святых
Память святых мучеников Агапия, Пуплия, Тимолая, Ромила, Александра, Александра, Дионисия и Дионисия
Память святого мученика Никандра
Память святого священномученика Александра иерея
Этот день в истории
1415 г. рождение Великого Князя Московского Василия Васильевича Темного (колено 17 Рюриковичей)
1898 г. подписана русско-китайская конвенция об аренде Россией у Китая Ляодунского полуострова с городами Порт-Артур и Дальний (сроком на 25 лет)

Выбрать другой день

Архив старого форума

О СОПРОТИВЛЕНИИ ЗЛУ СИЛОЙ

Автор: Прихожанка, Дата: 16 декабря 2008, 20:17
Заголовок сообщения: О СОПРОТИВЛЕНИИ ЗЛУ СИЛОЙ
Иван Александрович Ильин
(1883-1954)

О СОПРОТИВЛЕНИИ ЗЛУ СИЛОЙ

«И сделав бич из веревок,
выгнал из храма всех, также и овец, и волов;
деньги у меновищиков рассыпал,
а столы их опрокинул»

(Ин.2, 15)

Грозные и судьбоносные события, постигшие нашу чудесную и несчастную родину, проносятся опаляющим и очистительным огнем в наших душах. В этом огне горят все ложные основы, заблуждения и предрассудки, на которых строилась идеология прежней русской интеллигенции. На этих основах нельзя было строить Россию; эти заблуждения и предрассудки вели к ее разложению и гибели. В этом огне обновляется наше религиозное и государственное служение, отверзаются наши духовные зеницы, закаляется наша любовь и воля. И первое, что возродится в нас через это,- будет религиозная и государственная мудрость восточного Православия, и особенно русского Православия.

В страданиях мудреет человечество. Но первое условие умудрения – это честность с самим собою и с предметом перед лицом Божиим.
Может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силой и мечом? Может ли человек, верующий в Бога, приемлющий Его мироздание и свое место в мире, не сопротивляться злу мечом и силою? Вот двуединый вопрос, требующий ныне новой постановки и нового разрешения.
В итоге долго назревавшего процесса злу удалось ныне освободить себя от всяких внутренних раздвоенностей и внешних препон, открыть свое лицо, расправить свои крылья, выговорить свои цели, собрать свои силы, осознать свои пути и средства; мало того, оно открыто узаконило себя, сформулировало свои догматы и каноны, восхвалило свою, не скрытую более природу и явило миру свое духовное естество.
Столь подлинное зло впервые дано человеческому духу с такою откровенностью.
Так случилось, что учение графа Л.Н. Толстого и его последователей привлекло к себе слабых и простодушных людей и, придавая себе ложную видимость согласия с духом Христова учения, отравляло русскую религиозную и политическую культуру.

Что означало бы «непротивление злу»? Это значило бы ПРИЯТИЕ зла: допущение его в себя и предоставление ему свободы, объема и власти. Это было бы, в начале, добровольное саморастление и самозаражение; это было бы, в конце, активное распространение заразы среди других людей и вовлечение их в сопогибель.
Полное отсутствие всякого сопротивления – и внешнего. И внутреннего, требует, чтобы прекратилось осуждение, чтобы стихло порицание, чтобы ВОЗОБЛАДАЛО ОДОБРЕНИЕ ЗЛА.
Таков духовный закон: несопротивляющийся злу ПОГЛОЩАЕТСЯ им и становится ОДЕРЖИМЫМ. Ибо «зло» - не пустое слово, не отвлеченное понятие. ЗЛО есть, прежде всего, ДУШЕВНАЯ СКЛОННОСТЬ человека, присущая каждому из нас; как бы некоторое, живущее в нас СТРАСТНОЕ ТЯГОТЕНИЕ к разнузданию зверя, тяготение, всегда стремящееся к расширению своей власти и к полноте захвата.
Встречая отказы и запреты, наталкиваясь на стойкие пресечения, поддерживающие духовные и моральные грани общественного и личного бытия, оно стремится просочиться сквозь эти препоны, усыпить бдительность совести и правосознания, ослабить силу стыда и отвращения, принять приемлемое обличие, как бы опрокинуть и рассыпать волевые стены индивидуального кремля.
Духовное воспитание человека состоит в построении этих стен и, что еще важнее, в сообщении человеку потребности и умения самостоятельно строить, поддерживать и отстаивать эти стены.

Всякая зрелая религия не только открывает природу «блага», но и научает борьбе со злом. Вся дохристианская восточная аскетика имеет два уклона: отрицательный – поборающий и положительный – возводящий. Это есть то самое «не во плоти воинствование», о котором разъясняет Коринфянам апостол Павел.
Однако нигде это внутреннее сопротивление злу не разработано с такой глубиной и мудростью, как у аскетических учителей восточного православия. Антоний Великий, Макарий Великий, Ефрем Сиринин, Иоанн Лествичник учат неутомимой внутренне «брани» с «непримечаемыми» и «ненасилующими» «приражениями злых помыслов», а Иоанн Кассиан прямо указывает на то, что «никто не может быть прельщен диаволом, кроме того, кто «сам восхощет дать ему своей воли согласие».

Духовный опыт человечества свидетельствует о том, что несопротивляющийся злу не сопротивляется ему именно постольку, поскольку он сам уже зол, поскольку он сам уже принял его и СТАЛ ИМ.

О ДОБРЕ И ЗЛЕ

Зло, о сопротивлении которому здесь идет речь, есть зло не внешнее, а ВНУТРЕННЕЕ.
Стихийные бедствия, пробуждающие в одних душах Божественные силы, а в других развязывающие Диавола, не являются сами по себе ни добром, ни злом.
Зло начинается там, где начинается ЧЕЛОВЕК, и притом именно не человеческое тело во всех его состояниях, как таковых, а человеческий ДУШЕВНО-ДУХОВНЫЙ мир – это истинное местонахождение добра и зла.
Так, телесное страдание может привести одного человека к беспредметной злобе и животному огрубению, а другого – к очищающей любви и духовной прозорливости.
Добро и зло в их существенном содержании определяются через наличность или отсутствие именно этих двух сочетающихся признаков: ЛЮБВИ И ОДУХОТВОРЕНИЯ.
Согласно этому, добро есть ОДУХОТВОРЕННАЯ (или, иначе, религиозно-опредмеченная) ЛЮБОВЬ; зло – ПРОТИВОДУХОВНАЯ ВРАЖДА.
Добро по самой природе своей религиозно, ибо оно состоит в зрячей и целостной преданности Божественному. Зло по самому естестсву своему противорелигиозно, ибо оно состоит в слепой, разлагающейся отвращенности от Божественного.
Только духовно слепой может восхвалять любовь как таковую, принимая ее за высшее достижение, и осуждать всякое проявление враждебного отвращения.
Христианскому сознанию достаточно вспомнить о наибольшей Евангельской заповеди (полнота любви к совершенному Отцу), для того, чтобы в нем угасли последние сомнения.
Таинственный процесс расцвета добра и преображения зла осуществляется, конечно, любовью, а не принуждением, и противиться злу следует из любви, от любви и посредством любви.
Но если одним ЗАСТАВЛЕНИЕМ невозможно победить зло, выводимо ли из этого полное отвержение заставления?
«ЗАСТАВЛЕНИЕМ» следует называть такое наложение воли на внутренний или внешний состав человека, которое обращается не к духовному вИдению и любовному приятию заставляемой души непосредственно, а пытается понудить ее или пресечь ее деятельность.
Если такое убеждение совершится и вызовет в душе состояние очевидности, то возникает СВОБОДНОЕ УБЕЖДЕНИЕ. Человек может заставлять себя сам, но люди могут заставлять друг друга. Это заставление может выражаться в воздействии на МОТИВЫ ПОВЕДЕНИЯ (авторитетный приказ, угроза, запрет), но может выражаться и непосредственно в воздействии на человеческое тело (связывание, запирание, убийство). Согласно этому, бывает психическое и физическое заставление. Существует, помимо физического заставления, и физическое ПРЕСЕЧЕНИЕ.
Таковы основные виды «заставления» вообще: самопонуждение, самопринуждение, психическое понуждение, физическое понуждение и пресечение.

Было бы глубокой духовной ошибкой приравнять всякое заставление НАСИЛИЮ и придать центральное значение этому последнему термину.
Целесообразно сохранить термин «насилие» для обозначения всех случаев ПРЕДОСУДИТЕЛЬНОГО ЗАСТАВЛЕНИЯ, исходящего из злой души или направляющего на зло
Л.Н. Толстой и его школа не видят сложности в самом предмете. Они не только называют всякое заставление насилием, но и ОТВЕРГАЮТ ВСЯКОЕ ВНЕШНЕЕ ПОНУЖДЕНИЕ И ПРЕСЕЧЕНИЕ КАК НАСИЛИЕ. Термины «насилия» и «зла» употребляются ими как равнозначные. Сама проблема непротивления «злу насилием» формулируется как проблема непротивления «злу злом», или воздаяния «злом за ло»; именно поэтому насилие иногда приравнивается к «сатане», а пользование им описывается как путь «диавола».
Таким образом, из всей сферы волевого заставления Л.Н. Толстой и его единомышленники видят только САМОПРИНУЖДЕНИЕ («насилие над своим телом») и ФИЗИЧЕСКОЕ НАСИЛИЕ НАД ДРУГИМИ; первое они одобряют, второе – безусловно отвергают. Однако они при этом явно относят ФИЗИЧЕСКОЕ ПОНУЖДЕНИЕ ДРУГИХ И ПРЕСЕЧЕНИЕ к сфере отвергаемого «насилия» и, совсем не замечая возможности ПСИХИЧЕСКОГО ПОНУЖДЕНИЯ ДРУГИХ И ПСИХИЧЕСКОГО НАСИЛИЯ НАД ДРУГИМИ, отвергают все сразу как ненужное, злое и безбожное вмешательство в чужую жизнь.

О ПСИХИЧЕСКОМ ПОНУЖДЕНИИ

Все основные виды самопонуждения и самопринуждения имеют решающее значение в процессе внешней цивилизации и внутренней культуры человека. Все состояния лени, дурных привычек, азарта, запоя и множество так называемых неудачливых, падших и даже порочных натур – имеют в основе своей неспособность к такому душевному и телесному самопонуждению: непропорциональную слабость понуждающей воли, или непропорциональную силу дурных страстей, или то и другое вместе.
Понятно, что заставлять и понуждать себя можно не только ко благу, но и ко злу. Понуждение себя к злопамятству, к обману, к доказыванию духовно ядовитой теории, будет психическим заставлением себя ко злу, САМОНАСИЛИЕМ.
Помочь человеку, неспособному ко благому самозаставлению, можно – или ослабляя силу его страстей, или укрепляя силу его воли. Для человека, неспособного к благому самозаставлению, единственный путь, приучающий его к самопринуждению,- испытание внешнего давления, исходящего от других.
ВСЕ ЛЮДИ НЕПРЕРВЫНО ВОСПИТЫВАЮТ ДРУГ ДРУГА – хотят они этого или не хотят, сознают они это или не сознают, умеют или не умеют, радеют или пренебрегают. Каждое возражение, каждое неодобрение, каждый протест исправляет и подкрепляет внешнюю грань человеческой личности: человек есть существо общественно зависимое и общественно приспособляющееся, и чем бесхарактернее человек, тем сильнее действует этот закон возврата и отражения.
Люди воспитывают друг друга не только делами – уверенными ответными поступками, но и НЕДЕЛАНИЕМ – вялым, уклончивым, безвольным отсутствием ответного поступка. Уклонение от порицающего поступка может быть равносильно ПОПУЩЕНИЮ, ПОТАКАНИЮ, СОУЧАСТИЮ.
Человек злодействует не только потому, что он злодей, а еще потому, что он приучен к этому безвольным самоунижением окружающих. Деспот невозможен, если нет пресмыкающихся. «Все позволено» только там, где люди друг другу все позволили.

В процессе духовного роста человечества запасы верно направленной ВОЛЕВОЙ ЭНЕРГИИ накопляются, отрешаются от единичных, субъективных носителей, находят себе новые, неумирающие, общественно-организованные центры и способы воздействия и в этом сосредоточенном и закрепленном виде передаются из поколения в поколение. Образуется внешняя воспитывающая воля, скрывающаяся за невидимым облаком «такта», «приличия», либо проявляющаяся в виде «распоряжений» и «законов»; поддерживаемая простым и обезличенным общественным «осуждением», скрепляемая действием целой системы организованных учреждений.
И задача этого воздействия на автономную волю состоит в том, чтобы побудить индивида к необходимому и духовно верному АВТОНОМНОМУ САМОПРИНУЖДЕНИЮ. Задача общественно-организованного психического понуждения сводится к УКРЕПЛЕНИЮ И ИСПРАВЛЕНИЮ ДУХОВНОГО САМОЗАСТАВЛЕНИЯ человека.
И это относится не к человеку, уже сильному во зле (ему это не поможет), а к человеку, слабому в добре, но еще не окрепшему во зле. Для него это могучее подспорье в самовоспитании.
Необходимо признать, что правовые и государственные законы суть не законы насилия, а законы психического понуждения, преследующие именно эту цель и обращающиеся к автономным субъектам права для того, чтобы сообщить их воле верное направление для саморуководства и самовоспитания.
Но если этого психического понуждения оказывается недостаточно? Тогда остаются два исхода: или предоставить индивиду свободу произвола и злодеяния, признать, что приказ и запрет не поддерживается ничем, кроме порицания и бойкота, и тем самым придвинуть к прочной и злой воле соблазнительную идею внешней препятственности: или же обратиться к физическому воздействию…

О ФИЗИЧЕСКОМ ПОНУЖДЕНИИ И ПРЕСЕЧЕНИИ

Прежде всего, этот вид заставления не самодовлеющ и не отрешен от других видов, а является их опорой и закреплением.
Физическое воздействие на других людей образует последнюю и КРАЙНЮЮ СТАДИЮ заставляющего понуждения; оно выступает тогда, когда самозаставление не действует, а внешнее психическое понуждение оказывается недостаточным или несостоятельным.
Внешнее физическое воздействие, как таковое, не есть зло уже по одному тому, что ничто внешнее, само по себе, не может быть ни добром, ни злом: оно может быть только проявлением внутреннего добра или зла.
Если мои друзья, видя, что я одержим буйным гневом, что я порываюсь к убийству и не внемлю уговорам, свяжут меня и запрут, пока не пройдет припадок озлобления, то они не «насилие» совершают надо мною, а окажут мне величайшее духовное благодеяние и естественно, что я сохраню к ним благодарное чувство до конца моих дней.
Напротив, приказ вымогателя уплатить не причитающиеся ему деньги, сопровождаемый угрозою замучить похищенного ребенка, будет подлинным злодеянием; и только духовная и терминологическая ослепленность может приравнять эти поступки в общем отвержении «насилия как такового».
Понуждение есть проявление не злобы, а духовной требовательности, волевой твердости и строгости. Задача понуждения состоит совсем не в насаждении вражды и ненависти, а наоборот – в ПРЕСЕЧЕНИИ ДУШЕВНОГО МЕХАНИЗМА НЕНАВИСТИ И ВРАЖДЫ, стремящегося вырваться наружу и закрепить себя в непоправимых поступках.

Прав тот, кто оттолкнет от пропасти зазевавшегося путника; кто вырвет пузырек с ядом у ожесточившегося самоубийцы; кто вовремя ударит по руке прицеливающегося революционера; кто в последнюю минуту собьет с ног поджигателя; кто выгонит из храма кощунствующих бесстыдников; кто свяжет невменяемого и укротит одержимого злобой злодея. Злобу ли проявит он в этом? Нет – осуждение, возмущение, гнев и подлинную волю к недопущению объективации зла.
Но, может быть, это будет все-таки «насилием»? – Не всякое применение силы к «несогласному» есть насилие. НАСИЛЬНИК говорит своей жертве: «ты средство моего интереса и моей похоти», «ты во власти моего произвола». Напротив, человек, творящий понуждение или пресечение от лица духа, не делает понуждаемого средством для своего интереса или своей похоти, не делает его жертвою своего произвола.
Насильник нападает, пресекающий отражает. Насильник требует покорности себе самому; понудитель требует повиновения духу и его законам. Насильник презирает духовное начало в человеке; понудитель его чтит и обороняет. Насильник своекорыстно ненавистничает; пресекающий движим не злобой и не жадностью, а справедливым предметным гневом.
ПОНУЖДЕНИЕ, направленное против злодея, и ЗЛОБНОЕ НАСИЛИЕ, против кого бы оно ни было направлено,- не одно и то же; смешение их непредметно, несправедливо и слепо.
Исследовать проблему о допустимости сопротивления злу посредством физического понуждения и пресечения имеет смысл лишь при наличии следующих условий:
- Во-первых, если дано ПОДЛИННОЕ ЗЛО. Налицо должна быть злая человеческая воля, изливающаяся во внешнем деянии, где злая воля выступает в качестве внутренне одержимой силы, т.е. где она проливается как духовно слепая злоба, ожесточенная, агрессивная, безбожная, бесстыдная, духовно растлевающая и перед средствами не останавливающаяся; где, следовательно, реально дан тот состав настроений и деяний, за который евангельское милосердие определило как наименьшее утопление с жерновом на шее (см: Мф, 18, 6).
- Вторым условием является наличность верного восприятия зла, т.е. воспрепятствовать злу вправе только тот, кто его ВОСПРИНЯЛ, НО НЕ ПРИНЯЛ, кто видит его природу, понимает его пути и законы и потому способен верно поставить и разрешить проблему сопротивления.
- Третим условием является наличие ПОДЛИННОЙ ЛЮБВИ К ДОБРУ. Это следует делать тому, кто подлинно любит стихию духа и любви и вот присутствует при ее опорочении, извращении и угашении.
- Четвертым условием является наличность волевого отношения к мировому процессу в вопрошающей и решающей душе.
- В-пятых, проблема сопротивления злу посредством внешнего принуждения действительно возникает и верно ставится только при условии, если внутреннее самозаставление и психическое побуждение оказываются бессильными удержать человека от злодеяния. Сама ее сущность в том, что человеку даются всего два исхода: или потакающее бездействие, или физическое сопротивление.

Постановка проблемы о допустимости борьбы со злом посредством физического сопротивления требует от философа прежде всего наличности верного духовного опыта в восприятии и переживании ЗЛА, ЛЮБВИ И ВОЛИ и, далее, НРАВСТВЕННОСТИ И РЕЛИГИОЗНОСТИ. Ибо вся эта проблема состоит в том, что нравственно-благородная душа ищет в своей любви религиозно-верного, волевого ответа на буйный напор внешнего зла. Истолковывать эту проблему иначе – значит обходить ее или снимать ее с обсуждения. Граф Л.Н. Толстой и его единомышленники принимают и выдают свое бегство от этой проблемы за разрешение ее.
Мораль Л.Н. Толстого видит в идее ДОБРА элемент ЛЮБВИ и не видит элемента ДУХА. Поэтому она утверждает как высшую ценность БЕЗДУХОВНУЮ и ПРОТИВОДУХОВНУЮ любовь, которая оказывается безвольной, сентиментальной жалостью и совлекает вслед за собою все высшие жизненные ценности на уровень элементарной, инстинктивной душевности. Мораль Л.Н. Толстого видит в идее ЗЛА элемент НЕНАВИСТИ и не видит элемент ПРОТИВОДУХОВНОСТИ. Поэтому она усматривает самый тяжкий грех во вражде или ее внешних проявлениях, осуждает духовно верное отъединение злодеев от незлодеев и не замечает, что она сама включает в свой «идеал» черту сущего зла – ПРОТИВОДУХОВНОСТЬ. Вся духовная сокровищница, все духовное делание человечества было осуждено и отвергнуто ради того, чтобы люди не мучились и не «обижали» друг друга, ради единственного, высшего достижения: всеобщего наслаждения всеобщей взаимной жалостью.

В самом деле, духовное начало в человеке есть источник и орудие БОЖЕСТВЕННОГО ОТКРОВЕНИЯ; оно дает человеку нечто такое, из-за чего стОит жить, стОит воспитывать себя и других, нести страдания и поднимать бремена; здесь есть драгоценность, которой стоит жить и ради которой стОит и умереть. Ею осмысливается и жизнь, и страдания, и смерть. Эта святыня не только больше личности, больше личной морали и личного наслаждения: она больше, чем любая совокупность людей, отвергнувшая ее и противопоставившая себя – ей. Ибо ею, этой святыней, определяется главное, реальное и священное в человеке, в людях, в человечестве. И именно в служении ей человек находит последнее и главное основание для понуждения и пресечения.
С отпадением этой святыни все сводится ко множеству индивидуальных людей, то предающихся взаимному «обижанию» и «насилию», то наслаждающихся взаимным состраданием. Нет церкви, хранительницы откровения; нет родины, живой сокровищницы духа; нет мудрости и национального восхождения к ней; нет красоты, нет героизма, чести и их живой традиции; грубое и пошлое насилие усмотрено там, где на самом деле творится живая тайна политического единения…
Вся религия Л.Н. Толстого есть МОРАЛЬ СОСТРАДАНИЯ. Но эта мораль и ее сострадающий подход дает человеку не опыт БОЖЬЕГО СОВЕРШЕНСТВА, а только опыт человеческого сострадания: она видит мучающегося человека и сводит все откровение к сочувствию этой муке. Но это значит, что он воспринял не человека через Бога, а осмыслил Бога через человека и не человека осветил лучом любви к Богу, а восприятие Бога затемнил состраданием к мучающимся людям; именно поэтому он нашел страдающего человека, но не нашел ни ЕГО отношения к Богу, ни СВОЕГО отношения к Богу, ни отношения Бога к нему, страдающему, и к себе, безвольно и сладостно жалеющему. И все это недоразумение он попытался выдать за учение Христа.

Вопрос о допустимости внешнего понуждения и пресечения ставится правильно только тогда, когда он ставится от лица ЖИВОГО ДОБРА, исторически борющегося в истории человечества с ЖИВОЙ СТИХИЕЙ ЗЛА. Это воздействие должно проистекать из подлинной ВОЛИ К ДОБРУ; оно должно быть направлено само и направлять понуждаемого К ПОДЛИННОМУ ДОБРУ; оно должно иметь целью УКРЕПЛЕНИЕ И ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ДОБРА в душах. Ибо не стоит спрашивать о том, что именно позволительно злодею, желающему злодейски подвигнуть чужую душу к злодеяниям: ему НИЧТО не позволительно; он это знает и потому, не спрашивая, сам позволяет себе ВСЁ. Весь вопрос ставится не от лица злодея, а от того, кто любит добро и цельно, искренно служит ему.

По самой природе своей добро и зло имеют душевно-духовную природу и «местонахождением» их является человеческая душа. Поэтому БОРЬБА СО ЗЛОМ есть процесс душевно-духовный: побеждает тот, кто превращает его в добро, т.е. ИЗ ГЛУБИНЫ ПРЕОБРАЖАЕТ ДУХОВНУЮ СЛЕПОТУ В ДУХОВНУЮ ЗРЯЧЕСТЬ, а силу каменеющей ненависти – в благодатность приемлющей любви. В этом основная сущность борьбы со злом и победы над ним; и поэтому всякая мера, направленная против зла, должна В КОНЕЧНОМ СЧЕТЕ служить именно этой цели, получая от нее смысл и назначение.
Физическое понуждение и пресечение приобретают все свое значение лишь в системе верно направленного социального воспитания, СОБЛЮДАЮЩЕГО ЗАКОНЫ ДУХА И ЛЮБВИ.
Человек устроен так, что он фактически изливает внутреннее зло ВО ВНЕШНИЕ ПОСТУПКИ и фактически его тело ПЕРЕДАЕТ его душе чужой протест против его злого поступка.
Физическое понуждение и пресечение имеет дело не самим злом, а только с его внешним проявлением; оно не проникает в необходимую глубину ожесточенной души, и тот уровень, до которого доходит его положительное влияние, остается сравнительно весьма поверхностным; поэтому оно бессильно преобразить зло как таковое и настигает его только тогда, когда духовное преображение уже не состоялось и злу удалось излиться во внешний поступок.
Физическое воздействие допустимо тогда, когда оно необходимо; а необходимо оно тогда, когда душевно-духовное воздействие НЕДОСТАТОЧНО, НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНО ИЛИ НЕОСУЩЕСТВИМО.

О ПРЕДМЕТЕ ЛЮБВИ

Призывая любить врагов, Христос имел в виду ЛИЧНЫХ врагов самого человека («ваших», «вас»: ср. Мф.5, 43-47, Лк.6, 27-28), его собственных ненавистников и гонителей, которым обиженный, естественно, может простить и НЕ простить. Христос никогда не призывал любить врагов БОЖИИХ, благословлять тех, кто ненавидит и попирает все Божественное, содействовать кощунственным совратителям, любовно сочувствовать одержимым растлителям душ, умиляться на них и всячески заботиться о том, чтобы кто-нибудь, воспротивившись, не помешал их злодейству.
Напротив, для таких людей, и даже для несравненно менее виновных, Он имел и огненное СЛОВО ОБЛИЧЕНИЯ (см.: Мф. 11, 21-24; 23. Мк. 12, 38-40. Лк. 11, 39-52; 13, 32-35; 20, 46-47 и др.), и УГРОЗУ СУРОВЫМ ВОЗМЕЗДИЕМ (Мф. 10, 15: 12, 9; 18, 9, 34-35; Мк. 8, 38; Лк. 19, 27; Ин. 3, 36), и ИЗГОНЯЮЩИЙ БИЧ (см: Мф. 21, 12; Мк. 11, 15; Лк. 19, 45; Ин. 2, 13-16), и ГРЯДУЩИЕ ВЕЧНЫЕ МУКИ (см: Мф. 25, 41, 46; Ин. 5, 29).
Поэтому христианин, стремящийся быть верным слову и духу своего Учителя, совсем не призван к тому, чтобы противоестественно вынуждать у своей души чувства нежности и умиления к нераскаянному злодею как таковому; он не может даже видеть в этой заповеди ни основания, ни предлога для уклонения от сопротивления злодеям.
Ему необходимо только понять, что настоящее религиозное сопротивление злодеям ведет с ними борьбу именно НЕ КАК С ЛИЧНЫМИ ВРАГАМИ, А КАК С ВРАГАМИ ДЕЛА БОЖИЯ НА ЗЕМЛЕ; так что чем меньше ЛИЧНОЙ вражды в душе сопротивляющегося и чем более он внутренне простил своих личных врагов – всех вообще и особенно тех, с которыми он ведет борьбу,- тем эта борьба его будет при всей ее необходимой суровости духовно вернее, достойнее и жизненно целесообразнее.

Это относится всецело и к заповеди о ПРОЩЕНИИ ОБИД. Согласно этой заповеди, человек имеет призвание прощать своим обидчикам наносимые ему личные обиды (Мф. 18, 21; Лк.17, 4; Мф.18, 28). При этом размеры прощающей доброты и терпеливости должны быть поистине бесконечны. (Мф. 18,22).
Однако даже в рассмотрении личной обиды Евангелие устанавливает те условия, при которых СОГРЕШИВШИЙ ПРОТИВ ТЕБЯ БРАТ ТВОЙ может стать для тебя как ЯЗЫЧНИК И МЫТАРЬ (Мф. 18, 15-17): допуская силу силу личного ожесточения, неподдающегося никаким уговорам (см: «выговори ему»- Лк. 17,3), Евангелие указывает на суд церкви как на высшую инстанцию, неповиновение которой влечет за собой понудительную, воспитывающую изоляцию ожесточенного.

Христос предвидел и указал такие злодейства (СОБЛАЗНЕНИЕ МАЛЫХ), которые, по Его суждению, делают смертную казнь лучшим исходом для злодея (см: Мф.18, 6; Мк. 9, 42; Лк. 17, 1-2).

Нужна сущая духовная слепота для того, чтобы сводить всю проблему сопротивления злу к прощению личных обид, к «моим» врагам, «моим» ненавистникам; и было бы совершенно напрасно приписывать такую духовную слепоту Евангелию.
Простить обиду – значит погасить в себе ее злотворящую силу и не впустить В СЕБЯ поток ненависти и зла, но это совсем не значит победить силу злобы и зла В ОБИДЧИКЕ.
После прощения остается открытым вопрос: что же делать с обидевшим, не как с человеком, который МЕНЯ обидел и которому за это «причитается» от меня месть или «возмездие», а как с нераскаявшимся и неисправляющимся насильником?
Это – ПРОБЛЕМА ДЛЯ ВСЕХ, значит, и для пострадавшего, но не как для пострадавшего и непростившего, а как для члена того общественного единения, которое призвано к общественному ВЗАИМОВОСПИТАНИЮ и к организованной борьбе со злом.
В составе каждой неправды, каждого насилия, каждого преступления, кроме личной «обиды» и «ущерба», есть еще сверхличная сторона, ведущая преступника на суд общества, закона и Бога; и понятно, что личное прощение частного лица не властно погасить эту подсудность и эти возможные приговоры.
Кто дал мне право «прощать» от себя злодеям, творящим поругание святыни, или злодейское соблазнение малолетних, или гибель родины?
Или, может быть, это «прощение» означает, что я воздерживаюсь от всякого суждения, умываю руки и предоставляю события их неизбежному ходу? Однако такая позиция безразличия, безволия и попущения не имеет ничего общего с христианским прощением и не может быть обоснована никакими ссылками на Евангелие…

Прощение есть ПЕРВОЕ УСЛОВИЕ борьбы со злом или, если угодно, НАЧАЛО ее, но не конец и не победа. Поскольку для этой великой борьбы со злом необходимо иметь поистине не менее НЕЖЕЛИ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕГИОНОВ АНГЕЛОВ (Мф.. 26,53); и настоящий злодей, пока не увидит эти двенадцать легионов, всегда будет усматривать в «прощении» прямое поощрение, а может быть, и тайное сочувствие.
Именно в этой связи следует понимать и Евангельские слова НЕ ПРОТИВЬСЯ ЗЛОМУ (Мф. 5, 39). Правило, заключающееся в них, определительно разъяснено последующими словами – в смысле КРОТКОГО ПЕРЕНЕСЕНИЯ ЛИЧНЫХ ОБИД, а также щедрой отдачи ЛИЧНОГО имущества и ЛИЧНЫХ услуг (Мф.5, 39; Лк.6, 29).
Истолковывать этот призыв к кротости и щедрости в личных делах как призыв к безвольному созерцанию насилий и несправедливостей или к подчинению злодеям в вопросах добра и духа было бы противосмысленно и противоестественно.
Разве предать слабого злодею – значит проявить кротость?
Или предоставлять злодеям свободу надругания над храмами, насаждать безбожие и губить родину – значит быть кротким и щедрым?
И Христос призывал к ТАКОЙ кротости и к ТАКОЙ щедрости, которые равносильны лицемерной праведности и соучастию со злодеями?
«Божии слуги нуждаются в мече и «не напрасно носят его» (Рим. 13, 4); они – гроза злодеям. Именно в духе этого понимания учил св. Феодосий Печерский, говоря: «живите мирно не только с друзьями, но и с врагами; однако только со своими врагами, а не с врагами БОЖИИМИ».

О СВЯЗАННОСТИ ЛЮДЕЙ В ДОБРЕ И ЗЛЕ

Все люди, независимо от того, знают они об этом или не знают, желают этого или не желают, связаны друг с другом всеобщей взаимной связью в добре и зле; и эта связь налагает на них известные, неотменимые взаимные обязательства и подчиняет их определенным духовным правилам.
Человек каждым состоянием своим говорит на двух языках сразу: на языке тела и на языке души. Именно поэтому люди часто «знают» друг о друге больше, чем сами сознают и чем могут выразить словами: в БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ ОПЫТЕ общения человек воспринимает от другого ВСЕ, что выражает и выдает его тело о его душе, и понятно, что в СОЗНАНИЕ воспринявшего человека проникает сравнительно лишь очень немногое из всего воспринятого.
Именно в силу такой глубины и цельности бессознательного общения ни одно доброе или злое событие в личной жизни человека не остается исключительным достоянием его изолированной души: тысячами путей оно всегда проявляется, выражается и передается другим. Каждый внутренний акт злобы, ненависти, зависти, мести, презрения, лжи неизбежно изменяет ткань и ритм душевной жизни самого человека и столь же неизбежно, хотя и незаметно, выражается через тело и передается всем окружающим и через них отголосками дальше и дальше.
И точно так же внутренний акт доброты, любви, прощения, благоговения, искренности, молитвы и покаяния неизбежно изменяет ткань и ритм душевной жизни и, незаметно выразившись во взгляде, в лице, в походке, незаметно передается всем остальным людям.
Всякий добрый – независимо даже от внешних поступков – добр не только «про себя», но и для других; всякий злой – даже если он злится только «про себя» - зол, вреден, ядовит для всего человечества.
Люди непроизвольно облагораживают друг друга своим чисто личным благородством; и столь же непроизвольно заражают друг друга, если они сами внутренне заражены порочностью и злом. Поэтому каждый отвечает не только за себя, но и за все то, что он «передал» другим, что он послал им, чем он их заразил или обогатил. И потому «стояние города на десяти праведниках» не есть пустое слово или преувеличение, но есть живой и реальный духовный факт.
Ввиду этого бессмысленно и гибельно отстаивать свободу злодеяния. Злу и так дается слишком много простора, когда ему предоставляется беспрепятственно жить внутри личной души, незаметно отравляя души ближних.
Нельзя давать злу властно насаждать себя и распространять себя внешними поступками, вторгающимися в виде дерзкого призыва и соблазна в слабые и, может быть, уже полуотравленные души. Никто не имеет права ни злодействовать, ни делать себе святыню из свободы злодея. Мало того, всякий ОБЯЗАН сопротивляться и злопыхателю, и злодею; сопротивляться ИНИЦИАТИВНО И ДЕЙСТВЕННО, сопротивляться и внутренним усилием, и внешним поступком, сопротивляться не в злобу и в месть, а в любовь и в служение. И обязанность эта у людей – взаимна.
Поэтому всякий злодей, злодействуя, должен встретиться СО ВСЕМИ, объединено сопротивляющимися ему; это сопротивление ведется НЕМНОГИМИ от имени ВСЕХ и от лица ЕДИНОЙ, ОБЩЕЙ цели. Таков смысл всякой духовно осмысленной организации. Понуждающий и пресекающий представитель такого общественного союза делает свое дело не от себя, не по личной прихоти, не по произволу; нет, он выступает как СЛУГА ОБЩЕЙ СВЯТЫНИ, ПРИЗВАННЫЙ И ОБЯЗАННЫЙ к понуждению и пресечению от ее лица.

ОБОСНОВАНИЕ СОПРОТИВЛЯЮЩЕЙСЯ СИЛЫ

Душевно-духовная связанность людей в добре и зле настолько существенна и проникающа, что человек, раз испытавший и осознавший ее, реально видит ЕДИНСТВО И ОБЩНОСТЬ ЗЛОГО НАЧАЛА в мире и чувствует непрестанную потребность не только не участвовать в его заражающем распространении, но и противостоять ему в цельном, волевом сопротивлении.
Злое начало ЕДИНО и АГРЕССИВНО и в агрессивности своей ЛУКАВО и МНОГООБРАЗНО. Тот, кто ему не сопротивляется, тот уступает ему и идет в его свите; кто не пресекает его нападения, то становится его орудием или гибнет от его лукавства. Здесь нельзя выжидать, вилять или прятаться, ибо не говорить злу ни «да», ни «нет», значит говорить ему «да», и потому выжидающий и прячущийся совсем не «выжидает» и не «прячется», а предает и предается.
Всеобщая взаимная связанность людей, делающая зло единым и общим началом, ставит каждого человека в положение вольного или невольного соучастника зла и держит его в этом положении до тех пор, пока он не совершит волевой отрыв от злодея и не обратится к нему во всей силе активно-отрицающей любви. Поэтому поддерживать единение ПОЛОЖИТЕЛЬНОЙ ЛЮБВИ со злодеем – противоестественно, отвратительно и гибельно; напротив, оторваться от сочувствия ему и ВСЯКОГО соучастия с ним, не выходя из пределов духовного благожелательства, - естественно, необходимо и единственно верно.
Присутствующий при злодеянии испытывает некое искушение и соблазн, ибо во всяком злодеянии зло провоцирует всех окружающих, властно заставляя их высказаться и обнаружиться, занять решительную позицию: ПРОТИВ ЗЛА или В ПОЛЬЗУ ЗЛА. Уклониться от этого испытания нельзя: ибо уклонившийся и отвернувшийся высказывается тем самым В ПОЛЬЗУ ЗЛА. Именно эта острота придает каждому злодеянию характер ТРАГИЧЕСКИЙ – не только для злодея, но и для всех воспринимающих.
Вот почему понуждающий и пресекающий творит верное дело, драгоценное для ВСЕЙ внутренней борьбы со злом во ВСЕХ людях; он как бы приемлет тот меч великого рассечения добра и зла, о котором говорит таинственное слово Евангелия «НЕ МИР Я ПРИШЕЛ ПРИНЕСТИ, НО МЕЧ» (Мф. 10, 34-39, Мк. 13, 9-13; Лк. 12, 51-53). Он героически выявляет противоположность добра и зла; проводит между ними четкую и драгоценную грань; помогает людям осознать эту грань и поддержать ее в своем внутреннем мире; спасает себя и их от вины соучастия и от самопрезрения; удерживает буйный разлив зла и избавляет людей от непосильного для них искушения. Он утверждает в себе и являет другим СИЛУ ДОБРА.
И понятно, почему люди, имея в виду эту разделяющую, различающую и ограждающую функцию благой силы обращаются умственно к светлому образу Ангела, и именно Ангела Хранителя.
Вся история человечества состоит в том, что в разные эпохи и в разных общинах ЛУЧШИЕ ЛЮДИ ГИБЛИ, НАСИЛУЕМЫЕ ХУДШИМИ, причем это продолжалось до тех пор, пока лучшие не решались дать худшим планомерный и организованный отпор. Так всегда было и так всегда будет: радикальное зло, живущее в человеке, ТОРЖЕСТВУЕТ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ОБУЗДЫВАЕТСЯ и поскольку не сдерживается.
Внешняя чужая сила нужна человеку для того, чтобы он приучился блюсти верную социальную грань в своем поведении, так чтобы эта грань постепенно стала его собственной, изнутри поддерживаемой и добровольно признанной гранью; и тогда страх претворится в уважение и утвердит в нем чувство долга; а страдание побудит его обратиться к себе и открыть источник его в собственном несовершенстве.
Единая отрицательная задача понуждения и пресечения: отрезать пути к злодейству, оставляя открытым путь единения. Это еще не само движение вверх, но как бы прокладка горного шоссе. Меч служит ВНЕШНЕЙ БОРЬБЕ, но ВО ИМЯ ДУХА; и потому, пока в человеке жива духовность, призвание меча будет состоять в том, чтобы его борьба была религиозно осмысленна и чиста.
Автор: Прихожанка, Дата: 27 марта 2009, 16:41
Заголовок сообщения: Татьяна Миронова О СОПРОТИВЛЕНИИ ЗЛУ СИЛОЙ
Русский дом

Татьяна Миронова

27.03.2009

О сопротивлении злу силой

Крест и меч, милосердие и мужество составляют монолит Православной Веры, который сегодня стремятся расколоть, расшатать, разрушить, обезоруживая христиан хитроумными разглагольствованиями, убеждая их в пагубности воинского подвига для христианской души.

Отче наш, - обращаемся мы в данной нам в Евангелии молитве Господней к Богу, удостоенные чести называть Его своим Отцом.
Отче наш, Иже еси на небесех. - Так христианин исповедует свою непреложную Веру в Бога Истинного, которая потому и Верой именуется, что не требует доказательств.
Да святится Имя Твое, – любовь выражена в этих словах, приносящих славу Имени Божьему.
Да приидет Царствие Твое, – надежда на спасение душ наших звучит здесь. А у слова надежда есть удивительный древний смысл: как одежда – покров телу, так надежда – Божий покров человеческой души, без которого не выжить
Да будет Воля Твоя, яко на небеси и на земли, - премудрость Божия превозносится в этих словах – коренных словах Господней молитвы, и что очень важно - когда мы молимся о воле Божией на земле, как на небе, тем самым полагаем себя орудием этой воли, не пассивными созерцателями творимого на земле зла, а поборниками Божьей правды, без которой мир погибнет.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь, - так выражаем мы верность добродетели воздержания – христианскому аскетизму.
И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим, – здесь сказано о нашем долге покаяния, искупления своих грехов и готовности прощать грехи ближнего.
И не введи нас во искушение, – здесь христианин оглашает свою твердость стояния в Вере, свою готовность добровольно нести свой крест, ибо вольно следующему за Господом не требуется искушений, то есть испытаний, ведь искушать значит пробовать, испытывать. Прошение: Не введи нас в искушение, Господи, означает, что мы и так уже, без проб и испытаний, несем крест свой вслед за Христом. Если же встречаем искушения в жизни, не в знак ли того, что уклоняемся от креста своего?
Но избави насъ от лукаваго, - Кто назван лукавым в Молитве Господней? Русский язык придал этому слову игривый, нестрашный смысл. А ведь лукавый – имя сатаны, в слове лукавый выражена идея искривления прямого пути к Господу. Корень слова -лук- есть в русских словах излучина (поворот реки), лук (изогнутое оружие). И мы просим Бога в последних словах молитвы Господней избавить нас от сатаны, кривителя нашего пути к Богу.

Для нас, православных, молитва Отче наш является исповеданием нашей Веры в Бога, утверждением нашего долга отстаивать правду Божию на земле, именно отстаивать, то есть непримиримо воевать со злом. Так почему же сегодня Православное христианство в России предстает в облике эдакой овечьей уступчивости, с помощью которой, как уверяют нас, только и можно победить зло. В подтверждение обычно приводят слова Господа Иисуса Христа: «Аз же глаголю вам не противитися злу. Но аще тя кто ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую» (Мф.5, 39). Почему-то эти слова выдаются за единственно верный закон жизни христианина, а сопротивление злу силой рассматривают чуть ли не как покушение на Божьи Заповеди. И у человека, ищущего Веры, стремящегося справедливость и милость Божию водворить по образу небес в своей земной жизни, возникает естественное недоумение – ведь повелением «подставить щеку» его призывают уступать дорогу злу. А что такое душа, привыкшая все время уступать дьявольскому вражьему натиску? Это душа без силы творить добро. Это душа – без воли следовать за Господом. Не христианин, пустое место!

В подспорье идее непротивления злу обычно приводят и другие слова Господа Иисуса Христа своему ученику, кинувшемуся с мечом на пришедших иудеев:
«Возврати меч свой в место его. Вси бо приемшии меч, мечем погибнут» (Мф. 26, 52). Толкуют так, что у православного руки опускаются в бессилии. Заглянем в Толковую Библию, читаем: «Христос, произнося свои слова, запретил всем людям иметь меч и употреблять его в качестве защиты или производства насилия». Перед нами пример наглой лжи, дьявольски расчетливо нацеленной на обессиливание, обезволивание христиан, на воспитание из них покорного стада для будущего пастуха – Антихриста.

Ложь в том, что слово приемшии, а еще в этом чтении встречается и слово вземшии, по-церковнославянски и по-русски не означают просто взять, они означают взять первым, начать. Сравним русское выражение приняться за дело, взяться за дело – они значат начать работу. Греческое слово, соответствующее этим славянским в оригинале Евангельского текста, имеет такое же значение – поднять оружие первым. Вот и приемший меч - тот, кто взял его первым, напавший с оружием, и такой человек, по слову Господа и по свидетельству нашей истории, непременно от меча и погибает. Бог не дает победы агрессору. Русская пословица в подтверждение Евангельских слов гласит: «На начинающего – Бог».

Правда же в том, что Господь запретил нам такое противление злу силой, которое выступает как личная месть нашему личному врагу. Врагам же Божиим и врагам Отечества – силе сатанинской – не противиться есть грех великий, ибо это нарушает две главные заповеди Христовы: заповедь любви к Богу и заповедь любви к ближнему.
Евангельские слова об оружии и вооруженном сопротивлении злу намеренно замалчивают сегодня, хотя они-то как раз и являются для нас законом противодействия врагам именно силой. Накануне смертных Своих Страданий Господь Иисус Христос заповедует ученикам быть готовыми к тяжелым временам без Него на земле, и непременно вооружаться, и у кого нет денег, - «да продаст ризу свою и купит нож» (Лк. 22, 36). И пусть никто не смеет перетолковывать буквального смысла этой святой непреложной для всякого христианина заповеди! Вооруженная героическая борьба за Христа, против христоненавистников и богоборцев освящена Самим Господом.

Наше Русское Православие искони понимало необходимость меча, разящего врагов Божиих.
Потому и первый из Архангелов Михаил предстает на иконах вооруженным мечом, воюющим. Потому и народ наш взял в герб свой Святого Георгия Победоносца в образе воина, ожесточенно сражающегося с драконом. Наши благоверные князья Александр Невский, Дмитрий Донской, святой воин Илья Муромец, святой флотоводец Феодор Ушаков, шедшие против врагов Отечества огнем и мечом, прославлены во святых не за кротость и смирение перед агрессорами, но за священную решимость побивать врага.
Не только города Святой Православной Руси, но и монастыри русские, их насельники, постриженные в ангельский образ, становились, подобно воинственному Архангелу Михаилу, оплотом истребления вражьих сил, как это было в Смутное время, когда Свято-Троицкая Сергиева обитель продержалась в польской осаде, в кольце 15-тысячного войска, год и три месяца, потеряв две трети своего воинского монашеского гарнизона.

Крест и меч, милосердие и мужество составляют монолит Православной Веры, который сегодня стремятся расколоть, расшатать, разрушить, обезоруживая христиан хитроумными разглагольствованиями, убеждая их в пагубности воинского подвига для христианской души.

Излюбленная тема псевдохристианских проповедников – о мире всего мира, ради которого нас опять-таки призывают не прикасаться к оружию, стать толерантно вежливыми, улыбчиво единомысленными – ведь это же ради мира на земле! – со всеми врагами Христа и нашего Отечества. Да разве единомыслие всегда одинаково благо? По слову Иоанна Златоуста «и разбойники между собой бывают согласны». Но лишь тогда «по-настоящему водворяется мир, – утверждает святитель Иоанн, – когда враждебное отделяется».

Христос жестко полагает перед нами свое слово именно о разделении, а не единении мира. Господь предупреждает нас: «Приидох воврещи не мир, но меч» (Мф.10,34).
Меч – по-славянски значит рассекающий, разделяющий добро и зло, творящий насилие властью, Богом данной, меч, водворяющий добро на земле и поражающий злобу, – вот священное оружие православных.
«Ведь и врач, – говорит святитель Иоанн Златоуст, – тогда спасает прочие части тела, когда отсекает от него неизлечимый член». Только поразив огнем и мечом врагов Господа, выгнав со своей земли врагов Отечества, мы водворим подлинный мир в России, только тогда можем стяжать истинно дух мирен, спасая тысячи и тысячи наших ближних – православных братьев христианской уступчивостью и любовью.

http://www.russdom.ru/node/1550