Приступая к такой сложной теме как возможность восстановления монархии в России, следует сразу же попытаться установить -- о чём, собственно, идёт речь, а также дать определения некоторым используемым терминам. Последнее просто необходимо из-за того, что люди 20-го века уподобляются, в смысле языка, строителям вавилонской башни -- многие термины совершенно потеряли свой смысл или же понимаются разными людьми по-разному.
Итак, начнём с "восстановления". Под этим термином я не имею в виду поиски какого-нибудь человека с хотя бы каплей крови последней царствовавшей в России династии, и "восстановления" монархии путём возведения его на престол. Под выражением "восстановление" имеется ввиду восстановление РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ монархии, как института.
Под термином "русская православная монархия" здесь будет подразумеваться монархия, существовавшая до Петра I. После отрицания Петром I-м верховного значения Церкви в государственных делах, идея РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ монархии была подорвана. На её месте начал создаваться какой-то гибрид с полурусским содержанием и псевдозападной формой. Для законности русские императоры и императрицы продолжали короноваться на царство в церкви. Делалось это с большой примесью формальности. Народу понадобилось два века, чтобы "просветиться" до такой степени, чтобы столь равнодушно отнестись к убийству помазанника Божия.
По идее русской монархии, только Бог является источником власти монарха! Эта мысль была с предельной чёткостью сформулирована Иоанном Грозным в одном из его писем князю Курбскому, сбежавшему в Литву и оттуда, с безопасного расстояния, затеявшего свой диспут: "Ваше дело холопье повиноваться, а я,-- пишет царь,-- "за вас отвечу перед Богом!" Другими словами, русская монархия в идеальной форме является ДИКТАТУРОЙ СОВЕСТИ: у монарха власть ограничена "только лишь" его собственной совестью. Совершенно очевидно, что такая монархия может успешно существовать только тогда, когда и монарх, и подавляющее большинство его подданных искренно верят в то, что это именно так. Также совершенно очевидно, что при такой монархии модная идея "отделения Церкви от государства" просто-напросто не могла бы даже возникнуть. В самом деле, ведь суть христианства в том, что верующий христианин должен жить ПО-ХРИСТИАНСКИ, а не ограничивать своё участие в церковной жизни отстаиванием (хотя бы и частым) определённых церковных служб. Отделяя же Церковь от государства, мы как бы создаём какую-то сферу деятельности, где христианские законы теряют силу и где мы можем действовать по каким-то другим, "человеческим" законам. Хотя вся идея отделения Церкви от государства явно атеистическая, в наш "просвещённый" век даже некоторые представители церковной иерархии принимают её как непреложный закон бытия. Всё это, конечно, признаки внутреннего неверия в существование Бога и в прямое участие Божие в мирских делах.
Если мы согласимся, что русская православная монархия может существовать только тогда, когда и монарх и его подданные будут истинно верующими христианами, то проблема восстановления монархии в России становится проблемой восстановления христианства. Сразу же оговорюсь, сказав, что проблема восстановления христианства также актуальна и среди русских, проживающих зарубежом. Люди, представляющие себе восстановление монархии как свержение коммунизма и прикрепление этикетки "монархия" к образовавшемуся после этого свержения обществу, просто-напросто не допонимают исторических основ русской монархии, или же путают идею русской монархии с идеей русской империи. Восстановить империю, кстати, будет ещё трудней, чем монархию: в то время, как монархия является натуральной формой правления с точки зрения верующего христианина, империя не может претендовать на такую же приемлемость. Именно поэтому православие для советской власти было, есть и будет основным идеологическим врагом.
ОБ ОСНОВАХ РУССКОЙ МОНАРХИИ
По почину Петра I русская религиозно-философская мысль потеряла всякое влияние на русское государственное устройство. Преемники Петра возвели раболепство перед западными (атеистическими) мыслителями почти в культ. Таким образом, в 19-м веке русская религиозно-философская мысль не только мало изучалась, но об её существовании подавляющее большинство русских образованныхлюдей просто и не подозревало. Мало кто, например, из русской интеллигенции конца 19-начала-20 века слыхал об учении св. Серафима Саровского. А ведь оно по своей глубине и универсальности никак не уступает западной философской мысли. Правда, с важной разницей: в его трудах всё базируется на вере, а не на неверии (или же вере в силу человеческого разума). Или кто (уже в 20-м столетии) серьёзно относился к трудам Льва Тихомирова (после его прозрения и измены революционерам и перехода в лагерь "мракобесов")? А ведь Тихомиров, безусловно, был одним из крупных русских мыслителей, давших наиболее ясное объяснение принципам русской монархии, пользуясь понятиями и языком нашего времени (граница 19-20 столетий). Л. Н. Толстой, основоположник своей собственной религии, увлекался западными и восточными учениями, но не хотел и слышать о святоотеческой литературе. М. В. Лодыженский, например, пишет (М. В. Лодыженский, "Свет Незримый”, фотокопическое издание 1971 г. со 2 издания 2 тома "Мистическая трилогия”, Петроград, 1915 г., стр. 237) :
"Толстой не знал нашей святоотеческой литературы, не имел, например, понятия,что была за книга `Добротолюбие"
Анализируя поведение большинства русских царей и цариц после-Петровского периода, невольно приходит мысль, что и они тоже не уясняли себе истинную роль русского православного монарха. Так, с лёгкой руки Петра I, русское духовенство зачастую подвергалось гонению, а в остальное время, вплоть до революции 1917 г. -- играло роль скорее обрядовую, чем роль духовного воспитателя и хранителя духовных ценностей. Неудивительно, что, в то время как русское духовенство сыграло решающую роль в освобождении от татарского ига, а позже -- в спасении страны от полного упадка в Смутное время, в 1917 г. оно такой роли не играло. Революция, будучи делом "государственным”, не касалась Церкви согласно "славному" принципу отделения Церкви от государства, принявшему к этому времени значение нерушимого закона.
Поэтому трудно найти какие-либо серьёзные положительные труды об основах русской православной монархии, которые были бы написаны в течение последних двух столетий. Модным и охотно приемлемым "прогрессивной частью" русского общества стало порицание монархии вообще, а русской в особенности. За редкими исключениями, русские мыслящие люди искали ответов на Западе. Подавляющая часть русской публицистики конца 19-го -- начала 20-го века отражает увлечение западными (при этом -- социалистическими) идеями и отречение от всего русского, а особенно -- от идеи русской православной монархии.
Одним из теоретиков идеи русской православной монархии до-Петровского периода, несомненно, является царь Иван Грозный, чьи толкования идеи русской монархии ясно выражены в его многочисленных письмах. Особенно ярко и чётко его идеи выражены в его знаменитой переписке с князем Курбским. Следует отметить,что исключительные способности Ивана Грозного как государственного деятеля почти не отмечаются ни на Западе, ни среди русских официальных историков. Имя Ивана Грозного вызывает автоматический рефлекс: взору представляется полусумасшедший, больной манией преследования шизофреник, проводящий всё своё время в застенках, упиваясь зрелищем пыток и истязаний. Но обратимся к Л. Тихомирову (Л. А. Тихомиров, ”Монархическая государственность”, 1905 г. Переиздано: издательство ”Русское Слово”, Буэнос-Айрес, 1968 г.).
"Государственное управление”,-- по Грозному (по переписке с Курбским, автор),-- ”должно представлять собою стройную систему (здесь и далее -- выделено автором). Представитель аристократического начала, князь Курбский, упирает преимущественно на личные доблести `лучших людей сильных во Израиле' (не то же ли мы слышим в требованиях конституции 300 лет позже?). Иоанн относится к этому, как к проявлению политической незрелости, и старается объяснить князю, что личные доблести не помогут, если нет правильного `строения', если в государстве власти и учреждения не будут расположены в надлежащем порядке. `Как дерево не может цвести, если корни засыхают, так и это: аще не прежде строения благая в царстве будут, то и храбрость не проявится на войне. Ты же,' -- говорит Царь,-- `не обращая внимания на строения, прославляешь только доблести'”.
На чём же, на какой общей идее, воздвигается это необходимое `строение', `конституция' христианского царства? Иоанн, в пояснение, вспоминает об ереси манихейской: `Они развратно учили, быдто бы Христос обладает лишь небом, а землёю самостоятельно управляют люди, а преисподними -- диавол'. Я же,-- говоритЦарь,-- верую, что всеми обладает Христос: небесным, земным и преисподним и `вся на небеси, на земли и преисподней состоит Его хотением, советом Отчим и благоволением Святого Духа'. Эта Высшая Власть налагает Свою волю и на государственное `строение', устанавливает и царскую власть”.
Ересь манихейская, кстати, и есть тот самый принцип отделения Церкви от государства, за который ратовали "западники" в России (читай: подавляющее большинство интеллигенции конца 19 -начала-20 века).
"Права Верховной Власти, в понятиях Грозного, определяются христианской идеей подчинения подданных. Этим даётся широта власти, в этом же и её пределы (ибо пределы есть и для Грозного). Но в указанных границах безусловное повиновение Царю, как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского. Если Царь поступает жестоко или даже несправедливо, -- это его грех. Но это не увольняет подданных от обязанности повиновения. Если даже Курбский и прав, порицая Иоанна, как человека, то от этого ещё не получает права не повиноваться божественному закону: `Не мни, праведно на человека возъярився, Богу приразиться: ино бы человеческое есть, аще и порфиру носит, ино же божественное'. Поэтому Курбский своим поступком свою `душу погубил'. `Если ты праведен и благочестив', говорит Царь `то почему же ты не захотел от меня, строптивого владыки, пострадать и наследовать венец жизни?' Зачем `не поревновал еси благочестия' раба твоего, Васьки Шибанова, который предпочёл погибнуть в муках за господина своего?
С этой точки зрения, порицание поступков Иоанна на основании народного права других стран (указываемых Курбским) -- не имеет, по возражению Царя, никакого значения. `О безбожных человецех что и глаголати! Понеже тии все царствиями своими не владеют: как им повелят подданые ("работные"), так и поступают. А российские самодержцы изначала сами владеют всеми царствами (т.е. всеми частями царской власти), а не бояре и вельможи'.
Противоположение нашего принципа Верховной Власти и европейского вообще неоднократно заметно у Иоанна и помимо полемики с Курбским. ...Он ясно понимает, что представляет в себе иной и высший принцип. `Если бы у вас', говорит он шведскому королю,`было совершенное королевство, то отцу твоему архиепископ и советники и вся земля в товарищах не были бы'. Он ядовито замечает, что шведский король -- `точно староста в волости', показывая полное понимание, что этот `несовершенный' король представляет, в сущности, демократическое начало. Так и у нас, говорит Царь, `наместники новгородские -- люди великие', но всё-таки `холоп государю не брат', а потому шведский король должен был бы сноситься не с государем, а с наместниками. Такие же комплименты Грозный делает и Стефану Баторию, замечая послам: `Государю вашему Стефану в равном братстве с нами быть не пригоже'. В самую даже крутую для себя минуту Иоанн гордо выставляет Стефану превосходство своего принципа: `Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению'. Как мы видели выше, представители власти европейских соседей для Иоанна суть представители идеи `безбожной', т.е. руководимой не божественными повелениями, а теми человеческими соображениями, которые побуждают крестьян выбирать старосту в волости.
Комментариев нет